Мы познакомились с Сергеем в аэропорту в Бельгии после фестиваля Rock Werchter. Он читал толстую книгу в зале ожидания и будто ждал нас.

Сергей Рябцев — скрипач группы Gogol Bordello. Рассказал о переломных моментах в жизни: испытал что-то схожее с клинической смертью на сцене, а после ощутил внутреннее озарение, играл на скрипке безнадежным раковым больным в коме, от чего чуть не ушел в депрессивный запой, выступал с Metallica, Мадонной.

Слушает Шопена, Мамонова, Уэйтса. Читает духовную литературу, а также Кортасара, Борхеса, Мерфи. Живет в Нью-Йорке, но по-прежнему любит Киев. Сбегал из симфонического оркестра, филармонии, театра ради того, чтобы найти себя. Сейчас чувствует себя наполненным и абсолютно счастливым.

Моя первая скрипка началась с отца. Моя первая скрипка, а его — последняя. Он играл на ней уже в зрелом возрасте и очень хотел стать музыкантом. Но не получилось. Как-то на семейном совете приняли единогласное решение, чтобы и я занимался музыкой. Мне было 4 года, когда родители всучили скрипку. Я ее в руках с трудом держал. Она была просто огромная.

В жизни был переломный момент, который случился на кухне. Я как раз оканчивал музыкальное училище. У меня была очень сильная программа — первый концерт Венявского, Паганини. Я сосредоточился на подготовке и гнул в свою дуду, усердно занимался — такой весь классический музыкант, готовящийся стать, как минимум, солистом филармонии. Как-то прихожу домой из училища, захожу на кухню — а там шум, дым коромыслом и папины друзья-рабочие с завода сидят. Папа просит меня сыграть для них, а я категорически отказываюсь. Разворачиваюсь, ухожу и закрываюсь в комнате.

Через какое-то время папа пришел ко мне, сел и говорит: «Сереж, такая ситуация: вот эти люди, которые сидят сейчас на кухне, если и слышали скрипку, то никогда не видели ее. Если ты сейчас им не сыграешь, этого в их жизни НИКОГДА не произойдет». В тот день я понял, для чего учусь и кому это нужно. Я вышел на кухню и начал играть им свою классическую программу. Я даже не мог предположить, что музыка так может повлиять на них. Передо мной сидели совершенно другие люди. Они настолько внимательно слушали. Я был просто потрясен. Вот тогда я и понял, зачем нужно все то, что я делаю. Зерно, посеянное моим отцом, проросло.

Проучившись четыре года, я консерваторию бросил. Да, задыхался. Как-то случайно пошел в театр и увидел выступление Юрского. Познакомился с актерами и так проникся духом свежести, восприятия жизни, радости внезапных поворотов. В их руках я увидел возможность великолепно украшать жизнь. После этого вернулся в консерваторию и обнаружил, что там ничего такого нет. Вот тогда я разочаровался в музыке и бросил ее ради театра.

Если вспомнить самые яркие дни, в моей голове сразу всплывет первое ощущение осени: когда в 4 года я вышел на улицу и увидел всю землю, усеянную желтыми листьями. Это было потрясающе красивое зрелище. Тоже самое со мной произошло, когда я приехал в Штаты. Я никогда не думал, что жизнь может настолько непредсказуемо, магически измениться. Это было как прыжок с парашютом: ты летишь и не знаешь, раскроется он или нет. Нью-Йорк — это моя экстремальная ситуация, которая покрыла меня полностью. Я попал на Марс.

В свое время я сбежал из симфонического оркестра, где целыми днями играл одну и ту же музыку перед одними и теми же людьми. Я представил себе, что вот это все — моя жизнь. Представил и сбежал.

Чем я только не занимался в Штатах. Приехал с пустыми карманами и без документов, без прошлого, будущего — чистый лист. Но я ни одной секунды не жалел, что уехал.

Первое время я был уличным музыкантом в Нью-Йорке. Как-то ко мне подошли со словами: «Вы из консерватории?» и предложили работать в хорошем ресторане «Националь». После открылся ночной клуб на Манхэттене и я перешел туда. Там началась совершенно другая жизнь, в которой я познакомился с Женей Гудзем.

Моя жизнь могла сложиться совершенно по-другому. Я никогда не пытался ничего добиться, самоутвердиться, выстроить карьеру. Честно скажу, если бы у меня все сложилось по-другому, я был бы счастлив все равно. Главная наша проблема — человек недостаточно счастлив, потому что невнимателен к мелочам, которые просто не ценит.

Я работал в госпиталях музыкальным терапевтом. Играл на скрипке безнадежно больным раком, тем, кто лежал в коме. Разговаривал с ними. Сначала мне было сложно и у меня была жуткая депрессия. Жена отпаивала водкой, как могла. Но после я как-то наловчился распределять силы, не пропускать все через себя.

Женя Гудзь искал себе в команду скрипача. Узнал о том, что я играю в ресторане, пришел, попросил меня сыграть цыганские темы, выслушал, протянул мне руку и говорит: «Меня зовут Женя, и у нашей группы завтра концерт. Не хочешь поиграть с нами?». Я спросил его, какую музыку они играют. Он ответил, что это неважно. Так все и завязалось.

Когда я играл в группе Gogol Bordello, никак не мог к ней приспособиться.  Однажды попросил жену взять оператора на концерт, отснять все, спросить мнения друзей, зрителей. Я все никак не мог успокоиться. Думал, что в музыке, которую мы играем, есть что-то неправильное, непонятное. Я не знал своего места, не представлял, как выгляжу на сцене со стороны. После концерта я спросил у жены: «Нужно ли мне здесь быть?». Она ответила: «Я не знаю, хорошо это или плохо. Но такого больше нет нигде в мире». И все сразу стало на свои места.

Первые пять лет Gogol Bordello вообще не зарабатывали денег. Я приходил к Жене, который лежа на полу писал свои песни, листками были обклеены стены, вокруг беспорядок, какие-то собачки и кошки с перебитыми лапами ковыляют по комнатам. Я не мог понять, что это за жизнь такая?

Свое «зерно» я нашел в 2003 году на рок-фестивале Roskilde под Копенгагеном. У меня была температура под 40, но мы обязаны были сыграть. Тогда-то я понял, что это мой последний концерт в жизни. Я предполагал, что могу просто не пережить — совершенно не стоял на ногах, а играть надо. Я подумал: а что, если и помирать, так с музыкой. Выпил за кулисами 10 литров воды и выскочил вместе со всеми на сцену. Тогда я испытал что-то похожее на клиническую смерть и увидел себя со стороны. Мне показалось, что тело мое отдельно бегает по сцене, а я приподнялся в воздух. И вдруг я понял — все, что мы делаем — это преодоление. Gogol Bordello — это не музыка, а мировоззрение. И мне стало так легко. Я сказал об этом Жене после концерта, а он упал на колени передо мной и крикнул: «Серега, ты был гениален!».

Когда я был главным режиссером театра, после неудачной репетиции пришел домой, схватился за голову и думаю: «Боже мой, зачем я в это влез? Каким нужно быть идиотом, чтобы перестать заниматься музыкой и прийти к этой куче людей, доказывать им, что ты не идиот, а просто хочешь сделать, как лучше. А ведь мог стоять себе со скрипкой — сам себе режиссер, актер, музыкант». И вдруг вспомнил случай. Иду я по улице Пушкинской на втором курсе, а навстречу мне парень с длинными волосами. Как оказалось, мы с ним учились вместе. Он рассказал мне, что работает в Москонцерте, ездит по селам, деревням, гостиницам. Он выглядел очень счастливым. И тут я понял, что мне вот этого невероятно хочется. И я это получил сполна.

У меня в жизни самый близкий человек (кроме мамы) — моя жена, Женя Гудзь и Коля — друг из Москвы. Эти люди — часть меня.

Мы с Мадонной много раз репетировали вместе. Она меня удивила своей абсолютной неординарностью — потрясающе работоспособная, интересная в разговоре, человек с магнетической харизмой. На Берлинском кинофестивале посмотрел ее фильм «Грязь и мудрость» с Жениным участием. Ешкин кот, я даже прослезился! Фильм авторский, антиголливудский, возможно, немножко слабенький. Но Женя там играет всеми красками радуги. Она оставила его таким, каким он есть на самом деле. Мне даже показалось, что она влюбилась в него. Невозможно так чувствовать человека. И когда Мадонна спросила меня, понравился ли фильм, я ей ответил, что это фильм про нее и Женю. И пускай понимает, как хочет.

На сцене я чувствую абсолютное счастье, ясность, чистую жизнь, понимание того, что ты делаешь здесь и сейчас.

Очень люблю классику. Любимый композитор — Шопен. Моя мама в детстве очень хотела стать балериной, но не получилось. Поэтому сегодня она часто смотрит балет и грустит. Я был счастлив узнать, что мама всю жизнь, слушая Шопена, плакала. Такая нежность. Я понимаю, что она имела в виду.

Еще люблю слушать Рахманинова, Чайковского, Моцарта, Баха.

Есть ли у меня любимые группы? У меня есть люди, которые для меня больше, чем музыка. Это Том Уэйтс. Когда прочитал книгу-интервью с ним, то был в шоке. Мог ходить по улице и смеяться лишь от того, что вспоминал забавный момент из книги. Стал собирать все его диски, фильмы, концерты. Считаю, что эта книга должна быть настольной для человека, который понимает жизнь.

Через Тома Уэйтса я пришел к Мамонову. Он настоящий сюрреалист, который размывает тебя.

Как-то сидели в фое гостиницы с группой Slayer. Я их не узнал и спросил у друга, кто это. После смотался в номер, надел майку с их изображением, а друг сразу: «О, уже выглядишь совсем по-другому». Так мы всю ночь с ними и просидели.

С Metallica как-то вместе играли. Исполняли песни Тома Уэйтса. Я даже спел несколько композиций. Признаюсь, отвратительно получилось. Тогда я их не понимал.

Никогда не забуду ощущение, когда Юрский вышел на сцену. Этот момент поменял мою жизнь в корне. Представьте себе: стоит Юрский во фраке с котелком, тросточкой и белыми перчатками. А перед ним зал не может найти себе места: кто-то меняет билеты, из-за задержки концерта, кто-то кричит «уволить!» и все бегают. Юрский стал медленно снимать с себя белые перчатки — и зал затих. Когда он снял вторую перчатку, зал взорвался аплодисментами. Не было сказано ни одного слова.

Думаю, мои рекомендации будут не совсем неожиданные — я ведь old fashion man. Люблю то, что мне нравится, в чем вижу важность. Например, такой фильм, как «Любовник» Тодоровского. Я был потрясен и горд за то, что этот фильм появился в нашей стране.

Одни из любимых — «Охотник на оленей», «Привидение», «Мышиная охота». Нужно смотреть все фильмы Висконти, особенно «Смерть в Венеции».

Я хочу посоветовать находить свое, то, что попадает прямо в сердце. А после выстраивать себя. Ведь не каждая книга должна быть прочитана. Не каждый фильм должен быть просмотрен. Ищите свое кино.

Когда-то очень сильно нравился Андрей Битов. Еще очень люблю Борхеса, Кортасара. Это полностью моя литература.

Сейчас читаю исключительно духовную литературу. Например о жизни Зосимы Верховского — отшельника, духовного писателя. Читаю много эзотерической литературы. Периодически возвращаюсь к Библии.

У меня сейчас нет времени читать то, без чего можно обойтись. Читать все — роскошь молодости.

Я раньше на всю стипендию покупал книги. Даже вот относительно недавно, когда у нас были гастроли в Бостоне, мы с ребятами пошли в магазин за водкой. А рядом с продуктовым чуть раньше по времени открылся книжный. Я туда зашел и увидел собрание сочинений Достоевского. Мать честная! Конечно, я все купил. Вместо водки мы принесли Достоевского.

Друг дал прочесть Липскерова, но у меня все никак нет времени.

«Сила вашего подсознания» Мерфи — читайте.

У меня есть два любимых города — Киев и Нью-Йорк. Когда я приехал в Нью-Йорк у меня холодный пот выступил на спине и волосы поднялись дыбом так, что шапка приподнялась. Приехал без денег. Мне было одновременно страшно и радостно. Я боялся, но с каждой секундой влюблялся в город. Горжусь Нью-Йорком — это создание рук человеческих.

В Киев приехал зимой 1992 года. Остановился в гостинице «Экспресс» поздно ночью, вышел на балкон покурить и увидел усыпанный снегом ботанический сад. И вот тогда я сказал себе: «Да, в этом городе я хотел бы жить». Я был везде, но жить бы хотел только в этих двух городах.

Города — это как духи. Аромат нужно выбирать, носить на себе, слиться с ним.

Вот Москва — шикарный был город. А чего получилось сейчас? В ней невозможно находиться. Меня Москва испугала. Там остались только островки памяти. Помню, как стоял возле кафе, целовался, а друг был рядом с сигаретой, которая постоянно тухла, и говорил: «Какие же вы счастливые». Я помню это ощущение. И как Василия Аксенова читал вслух на лавочке. Я все это помню. Но даже несмотря  на воспоминания, все остальное в городе — чужое. Погубили, затоптали город люди.

Мои персональные планы — любить, заботиться о своих близких и быть наедине с собой. Это сложно, но нужно.

Сейчас вот заканчиваю работу над киевским мюзиклом «Трубач». Это национальный проект — первый мюзикл на украинском языке, который можно будет посмотреть в кинотеатре уже зимой. Там моя музыка, песни.  Я счастлив был принять участие в этом проекте.

Катерина Гриценко
Автор фото: Дмитрий Куницкий