Гражданка России, украинский журналист. Живет в Украине уже пять лет и хочет здесь остаться. Пишет статьи для «Украинской правды», «Фокуса», российских сайтов Snob.ru и Colta.ru.

Мы поговорили о войне, крушении малазийского Boeing 777, жизни в России и понимании того, насколько разными могут быть два соседствующих народа.

Ощущение собственной свободы у украинцев очень велико.

Я — журналист и человек, живо интересующийся процессами, которые происходят вокруг.

В детстве хотела быть археологом, как родители. Но мне четко дали понять, что моя затея — гиблое дело. И я решила стать, как дедушка, журналистом.

Каждое лето я ездила в экспедиции с археологами. Мы ежедневно выезжали в степь, с утра до обеда копали курганы. Через эту практику я узнавала, как устроен мир, как менялись отношения между людьми, как одна цивилизация перетекала в другую.  

Когда мне было двадцать, я работала в оппозиционной газете в Волгограде, и на меня начали наезжать представители ФСБ, которым нужно было нас «придушить». Газету в итоге закрыли, я плюнула на все и уехала в Крым — невыносимо было дальше находиться в этой атмосфере.

Братья мы или нет — это общие слова. Надеюсь, что мы найдем точки соприкосновения.

Когда ты долго живешь на своей родине, а после попадаешь в другую страну, которую все считают родственным государством, ты четко понимаешь, что мы с жителями этой страны — разные. Люди в Украине совершенно другие — открытые, с желанием создавать что-то новое, независимо от чьей-то воли, искать новые пути. Ощущение собственной свободы у украинцев очень велико. В России я редко встречала инициативных людей, которые хотят создать что-то новое без заказа со стороны властей либо бизнеса.

Украинцы стремятся создать новое, параллельное, пока что, государство, поскольку привыкли, что власть о них совсем не заботится. Строят потихоньку что-то небольшое, но свое. Кстати, заметила, еще когда начинала заниматься темой социальных инноваций, что украинцы любят быть полезными и экологичными: стремятся улучшать экосистему во всех сферах.

Братья мы или нет — это общие слова. Надеюсь, что мы найдем точки соприкосновения. Пропаганда действовала и действует всегда, и люди часто ее подхватывают, потому что им просто нечем больше заняться.

Стереотипы о том, что «хохлы» глупые и ушлые, воспитывались издавна. Подобные слова звучали по отношению к грузинам, белорусам и другим народам. В России любят слагать мифы о других как о чужих, чтобы доказать, что русский народ все равно лучше всех.

А на самом деле, Крым — это место, где столетиями борются цивилизации и смешиваются народы.

Крым вообще мой. Это особое место. Формально он, конечно, украинский. Когда мне говорят, что это российский полуостров, я поправляю и говорю: «Ребята, это незаконно оккупированная территория». А на самом деле, Крым — это место, где столетиями борются цивилизации и смешиваются народы. Этнологически, исторически Крым — общий.

Путин, несомненно, гениален. Такой злой гений, которому очень захотелось восстановить империю и войти в историю.

Я не хочу даже знать, что происходит в голове у Путина. Я предпочитаю разбираться, что происходит в моей голове, в голове моего соседа, моего врага или друга, но только не в голове у президента России.

В России общая масса людей довольно безответственна, они не стремятся к самоорганизации и самовоспитанию. Люди не умеют работать над собой, поэтому им сложно противостоять власти, которая их обманывает.

Когда я приехала в Крым после захвата, увидела кучу разъяренных людей, у которых считалось нормой таскать журналистов за волосы, бить по лицу и издеваться. Агрессия висела в воздухе, ее можно было просто разрезать и положить кому-то на стол, как жаркое.

Неподдельное ощущение войны есть только у настоящих военных. Они понимают, что войну нужно прекратить как можно скорее.

Я увидела, как мой Крым выворачивается наизнанку и покрывается раковыми опухолями. Это жуткое зрелище.

Когда ты видишь толпу агрессивных байкеров, которые сносят с ног еле живую бабушку в толстых очках, которая пытается спасти украинский флаг, то понимаешь, что просто не можешь стоять и смотреть. Я ревела, но не могла выпустить из рук планшет, снимала все. Безумно хотелось хоть как-то защитить людей. И понимала, что в такие моменты работа журналиста переходит в активизм.

Я не могу работать, если чего-то боюсь. В какой-то момент, работая в Крыму, поняла, что начинаю опасаться слежки и угроз, — в те дни уже активно арестовывали проукраинских активистов. И когда тебя монотонно дубасят по голове, начинает дергаться глаз. В этот момент нужно просто выкинуть пугающие домыслы из черепной коробки и перестать бояться вообще. Собственно, после событий в Крыму работать на Донбассе оказалось гораздо легче.

У многих солдат сейчас идет какая-то другая война. Они просто играют в Counter-Strike — нравится им стрелять, что тут поделаешь. Неподдельное ощущение войны есть только у настоящих военных. Они понимают, что войну нужно прекратить как можно скорее.

Многие из нас после Революции стали сильнее и честнее перед собой. Очень важно признавать свои ошибки и свою неспособность на что-то.

Я была в зоне крушения малазийского Boeing 777, видела тела людей, наблюдала за шахтерами, которые ходили по полю и собирали в полиэтиленовые пакеты вещи погибших. Они не то чтобы ненавидят Украину — они ненавидят самих себя. Живут в каком-то ужасе, из которого не могут выбраться, потому что не знают, что это возможно. У них как будто глаза покрыты пеленой. Они будто находятся в пограничном состоянии, болтаются где-то между мирами. Тогда, после крушения «Боинга», им было абсолютно все равно, что собирать — останки тел или личные вещи. Они почти не разговаривали между собой, все делали молча. Мне искренне не хотелось бы, чтобы эту картину видели родственники погибших.

Многие из нас после Революции стали сильнее и честнее перед собой. Очень важно признавать свои ошибки и свою неспособность на что-то. Я наконец-то осознала в полной мере, что значит работать над собой. Когда ты находишься в постоянном взаимодействии с окружающей средой и анализируешь то, что происходит у тебя внутри в соприкосновении с этой средой, ты учишься быть толерантным и выслушивать людей, соглашаться, когда сложно, но нужно согласиться. Это такое воспитание экосистемы внутри себя.

В Донецке, между прочим, кафе работают. Можно пасту заказать или устрицы. Именно так и поступают российские боевики. Они приходят и едят эти устрицы. А мимо проходят голодные старики, которых они якобы защищают. Вообще совести никакой нет.

В Донецке люди быстро адаптируются к ситуации. Им вполне комфортно, они продолжают ходить на работу — привыкли уже ко всему. Если в доме есть вода и еда, они будут себе спокойно жить. Когда будет совсем плохо, они и к этому привыкнут. У них это дно какое-то бескрайнее.

В Донецке люди быстро адаптируются к ситуации. Им вполне комфортно, они продолжают ходить на работу — привыкли уже ко всему.

Поскольку я воспитывалась на рок-н-ролле — папа был хиппарем, и дома у нас были пластинки «на костях», то люблю The Doors, Pink Floyd, Led Zeppelin, The Beatles. Но в плейлисте сейчас этого почти нет — там всякая эклектика и относительно новый блюз-рок. Ну, и «АукцЫон» с Земфирой.

Живые концерты посещаю очень редко — некогда. Хотите у меня спросить про «Океан Ельзи»? Это был не концерт, это митинг был.

Советую смотреть все фильмы Джима Джармуша, в особенности люблю «Мертвеца». Люблю и картины Эмира Кустурицы. Он, конечно, не поддерживает Украину, но фильмы-то хорошие снимал. «Аризонскую мечту» люблю пересматривать, например.

Нравятся старые работы Яна Шванкмайера. «Догвилль» Ларса фон Триера стоит смотреть минимум раз в год. «Доктор Стрейнджлав, или Как я перестал бояться и полюбил бомбу» Стэнли Кубрика сейчас очень в тему.

Хочу написать книгу о востоке, продолжать проект «Живая библиотека Донбасса» на «Украинской правде», а также писать о спорных территориях и людях.

Книги читаю разные: от классики до нон-фикшн и исследований по урбанистике. Из последнего — «Бобо в раю: откуда берется новая элита» Дэвида Брукса. Это исследование про новый класс, который появился в Нью-Йорке.

Из классики близкое — Герман Гессе «Игра в бисер» и «Степной волк», Габриэль Гарсиа Маркес «Полковнику никто не пишет», рассказы Хулио Кортасара и большинство романов Франца Кафки.

Из относительно нового в художественной литературе прекрасны Владимир Сорокин с его «Льдом», «Метелью» и «Теллурией», «Ворошиловград» Сергея Жадана, «Степные боги» Андрея Геласимова, «Письмовник» Михаила Шишкина.

Из украинских очень люблю Ялту, Одессу, Львов. Из европейских — Берлин и Копенгаген. Берлин — за то, что он такой уютный, и можно ночью вломиться в какой-нибудь маленький полудомашний бар в районе Некельн и тебя примут, как своего. Копенгаген — за то, что это город моего детства с кучей личных воспоминаний. Довольно чопорный, прохладный, но родной.

Хочу написать книгу о востоке, продолжать проект «Живая библиотека Донбасса» на «Украинской правде», а также писать о спорных территориях и людях.

Катерина Гриценко
Фото: Дмитрий Куницкий